Он бросился влево. Его что-то ударило, отскочило от снаряжения… он сжался внутри, подумав, что это граната — но это был только камень…
Через всю улицу — шла перестрелка, пули летали как светлячки. Он принял позицию для стрельбы с колена, намотал ремень винтовки на руку, схватился за угол стены, сделав из ремня и своей руки импровизированный упор для цевья винтовки. Почти в пулеметном темпе открыл огонь… среда, богатая целями, мать твою. Ему удалось сделать больше десяти точных выстрелов — прежде чем ублюдки поняли, что происходит — и тем самым он облегчил жизнь пулеметчику у ворот, у него сектор обстрела был куда хуже, а риск — куда выше. Потом — снайпер снова напомнил о себе, и он вынужден был сматываться.
— Чарли-один, это Палач, что там у вас?
— Сэр, мы держим периметр, но мы отрезаны, на улицу не выйти. Несколько гражданских, они в панике…
Черт, вот как бы сейчас пригодилось усиление… хотя бы вертолет… боевой вертолет привел бы местных в ужас и дал бы уйти. Но ни того ни другого — не было.
— Надо вывести заложников!
— Сэр, они в панике!
— Используй мою дочь, она росла на военной базе! Пробивай стену! Используй взрывчатку! Отходите в переулок, ну!
Сержант бросился назад, с винтовкой наперевес — и вдруг, через гул крови в ушах услышал то, что заставило волосы на его теле подняться дыбом, все до единого. Это он слышал в Афганистане… и не только в Афганистане. Правилами ведения боя запрещалось трогать мечети и минареты до тех пор, пока с ним не начинали вести огонь… а это были самые высокие точки, да еще на них была мощная звукоусиливающая аппаратура. И исламисты использовали минареты для наблюдений, а через звукоусиливающую аппаратуру — передавали приказы. Сейчас — с минаретов города Сокото передавали то же самое, что не раз слышали американские морские пехотинцы в Кандагаре, в Багдаде… в других затраханных местах. Кто-то кричал через мегафоны — Джихад, Джихад, Джихад
Джихад…
— Мисс Бунт!
Делайла повернулась, ее лицо было измазано кровью как у языческой богини.
— Что?!
— Сейчас будет взрыв! Надо вывести заложников! Помогите нам!
— Есть!
Она действовала так, как действовал бы любой морской пехотинец, детство на базе не прошло даром. Только сейчас, оказавшись на грани смерти, посреди враждебного города — она начала кое-что понимать в этой жизни. Что служить своей стране, гордиться своей страной, быть морским пехотинцем, воевать с врагами, убивать врагов — это нормально. А бунтовать против страны, в которой ты родился, против семьи, в которой ты вырос, ненавидеть отца, который дал тебе жизнь — нет, это ненормально. Ехать в страну, где тебя готовы убить, оправдывать творимые зверства неграмотностью и убогостью, называть дикостью национальным своеобразием, оправдывать преступления и мракобесие культурными особенностями — это ненормально. Делайла поняла, наконец, главное, что должна было понять — не существует нескольких вариантов нормы. Есть норма — так, как живет она как американка, так как живет ее народ. И есть отклонения от нормы — так живут здесь, гадят на улицах, трахают детей и убивают других людей просто за то, что они другие. Это отклонение нельзя оправдывать, с ним можно бороться, если силы есть или мириться, если сил нет — но его нельзя принимать за еще один вариант нормы.
И так Делайла Бунт примирилась сама с собой…
— Отойдите! Сейчас будет взрыв! Откройте рот и не закрывайте
Одна из сотрудниц ООН, светловолосая сучка, которая любила строчить жалобы — не подчинилась и Делайла пихнула ее ногой.
— Хватит орать! Делай то, что я говорю! Делайте, что я говорю, и останетесь живы!
— Запал подожжен!
— Приготовились!
Бухнул взрыв, больно ударил по ушам, маленький дворик затянуло дымом и пылью…
Сержант пробежал через двор. Его уже обстреляли, но не попали — он не стал стрелять в ответ, проскочил двор и спрятался за стеной. Стреляли уже по всему городу — очевидно, сигнал возымел свое действие, правоверные схватились за стволы.
Он пробежал дальше, выглянул из-за угла — никого. Еще одна перебежка — на улице пыль, дым. Увидев выскочившего боевика, он несколько раз выстрелил из винтовки от бедра и все таки снял его. Потом — бросился к машине, крича "friendly!".
— Быстрее! Быстрее!
Пикап был большим для этих мест — но недостаточно большим для целой группы заложников. Делайла отвечала за своих людей до конца — она повела своих людей через проделанный взрывчаткой пролом, приказала лезть в машину. Кто заартачился — наградила парой пинков. Ее жестокость и грубость была как раз кстати — люди, которые шли в ООН храбростью не отличались и подчинялись силе…
Потом — она хлопнула одного из спасателей, простреливавшего улицу по плечу — и тот понял. Погрузка завершена
— Иди в машину!
— Где отец?
— В машину сказал!
Делайла повернулась — и увидела бегущего отца с винтовкой…
— Давай в машину! Быстро!
— Отец!
— В машину сказал!
Она подчинилась.
— Отходим! Птенцы в гнезде!
— Откуда это у тебя?!
— Нашла…
— Молодец…
Один из спасателей ввалился на место водителя.
— Сейчас резко — направо! Как скажу!
— Сэр, это не та дорога!
— Делай, что говорю!
Пикап завалился в поворот, уходя от огня.
— Жми! Жми вперед!
Впереди был какой-то заборчик, они проломили его. Машина попала на мягкую землю, видимо, что-то вроде огородика — но мощности мотора хватило, чтобы не попасть в эту ловушку. Еще один забор с треском провалился под капот, прямо перед мордой радиатора — оскаленный африканец с автоматом Калашникова. Выстрелить он не успел — машина ударила его, он подлетел… на какой-то то момент его искаженное яростью и мукой лицо мелькнуло перед лобовым. Раздался истошный визг — одна из ООНовок не выдержала происходящего. Она была молча готова принять свою смерть, но не готова была молча принять смерть чужую. Это уже не лечится…
— Заткнись! — Делайла влепила ей пощечину.
Пули ударили по стеклу.
— Твою мать…
— Цел?
Водитель не ответил — но руль он пока держал.
Выругавшись, ганнери-сержант Грегори Бунт протиснулся вперед. Ударил из автомата через лобовое стекло — от грохота Калашникова едва не рвались барабанные перепонки. Ревя раненым кабаном, машина неслась вперед…
Голова раскалывалась от боли, в глазах все плыло. О, Аллах, ты делаешь так, как желаешь и во всем воля твоя, но за что, за что…
Вооруженные боевики салафитского джихада продвигались по улице, заваленной мертвыми. Африканки — уже истерически причитали над убитыми…
Они свернули к миссии ООН, где раненый африканец что-то истерически выкрикивал по сотовому телефону. Увидев группу вооруженных людей, он растерянно опустил руку.
— Ты?!
Мир становился из цветного — черно-белым. Точнее — серым…
Какаа поднял свой верный ТТ.
— Бисмилля… — произнес он то, что положено было произносить при закалывании жертвенного животного — во имя Аллаха…
Болезнь не дала попасть с первого выстрела — в глазах уже двоилось. Первая пуля проделала кровавую борозду на щеке африканца. У него был автомат в руках, заряженный автомат — но он бросил его и визжа от страха метнулся в здание.
Вторая пуля угодила точно посредине лопаток
Бисмилля… И все ж — как больно…
— Проверьте… здание. Принесите мне… тело неверного.
Лечиться иностранными таблетками было харам, потому что если Аллах хочет, чтобы ты чувствовал боль — ты должен ее чувствовать. Но это было уже невыносимо — к тому же, то что происходило сейчас в городе требовало его вмешательства
Мысленно попросив прощения у Аллаха — Какаа прислонился к стене, чтобы не упасть — и наощупь полез в карман за флаконом с таблетками. Он старался не принимать их на виду у всех, чтобы не уронить свой авторитет — но сейчас у него не было другого выхода…
— Джахад… Джихад… Джихад…
Словно какой-то злой демон, демон войны, смерти, крови, разрушений — повторял это слово раз за разом, будя демонов, содержащихся в душах людей. И демоны, просыпаясь, рвались наружу, превращаясь в лужи крови на улице, перевернутые и подожженные машины, разбитые стекла, град пуль, языки пламени, лижущие построенные трудом людей строения. С рынка — вперемешку бежали торговцы и грабители, схватив то, что попалось под руку. Стреляли со всех сторон и во все стороны, под шумок грабили, поджигали, расправлялись. И все это — под плывущее в раскаленном воздухе как удары набатного колокола — Джихад, Джихад, Джихад…
— Надо сойти с трассы!
— Нет! Иначе мы не выберемся отсюда! Тревис! Тревис!
— Мать твою, он мертв, сэр!